«Эта война – какое-то безумие, которое всех нас лишило родины». Фотожурналист из России – о Крыме, Украине и эмиграции

Уфимский фотожурналист Вадим Брайдов

Известный уфимский фотожурналист Вадим Брайдов вскоре после начала войны России с Украиной переехал с семьей в Анталью. В 2014-2015 годах он неоднократно был в командировках в Украине — снимал для независимых российских и иностранных СМИ так называемый "референдум" в Крыму, захват российскими военными украинских частей и бои на Донбассе. В последние годы работы в России Брайдов снимал региональные фотоистории для различных изданий, в том числе об известных событиях на башкирском шихане Куштау . В интервью "Idel.Реалии" фотожурналист рассказал, что заставило его уехать из России, что он думает о войне и при каких обстоятельствах сможет вернуться.

— Я закончил технический вуз в Уфе, но никогда не работал по профессии. Работа программиста мне всегда казалась очень скучной; мне хотелось заниматься чем-то творческим. Будучи еще студентом, я устроился осветителем на башкирское телевидение, я выставлял свет в различных шоу и вот там увлекся фотографией. Тогда же посмотрел фильм "Военный фотограф" с Джеймсом Нахтвеем в главной роли и подумал — вот люди, которые занимаются делом. Я купил фотоаппарат и начал снимать: сначала для своего "Живого журнала", потом — для РИА "Новости". Снимал протестные митинги в Уфе, взрывы боеприпасов на артиллерийском полигоне в Урмане. Но тогда это было, скорее, хобби, которое иногда приносило деньги; само же агентство тогда было вполне пристойным, и мне было лестно снимать для издания такого уровня. В 2013 году я впервые устроился на работу в издание "Про Уфу" (ныне "Пруфы"). К сожалению, сотрудничество не сложилось, и в начале 2014 года я вынужден был оттуда уйти. Пару месяцев я сидел дома без зарплаты и в конце февраля поехал в Крым. С этого всё и началось.

"ТОГДА В КРЫМУ И НА ДОНБАССЕ ЭТО БЫЛ ПРОСТО СТРАШНЫЙ БРЕД. А НЫНЕШНЯЯ ВОЙНА — ЭТО ПОЛНЕЙШЕЕ БЕЗУМИЕ"

Для многих наших коллег события в Украине, начиная с Майдана, стали целой профессиональной эпопеей. Что вам запомнилось больше всего из тех событий?

— Я приехал в Крым, насколько помню, сразу после захвата республиканского Верховного Совета российскими "зелеными человечками". Приехал самостоятельно, просто как блогер, свободный фотожурналист. Снимал митинги против оккупации крымских татар. Вместе с другими журналистами мы ездили по украинским воинским частям, когда уже начиналось их блокирование местной пророссийской так называемой "самообороной" и российскими военнослужащими украинских воинских частей.

Один из самых запомнившихся моментов — это, конечно, марш безоружных украинских военных на аэродром Бельбек во главе с полковником Юлием Мамчуром. События разворачивались прямо на наших глазах. "Зеленые человечки" уже захватили аэродром и технику, засыпав в двигатели украинских "МиГов" песок. Мамчур вел своих подчиненных прямо на цепь российских спецназовцев. Он потом признался, что у него в пистолете было только два патрона — один для командира "зеленых человечков", другой для себя, чтобы не попасть в плен. Но все обошлось — командир спецназовцев оказался вменяемым человеком и после переговоров пропустил украинцев для обслуживания техники. Вменяемым — в отличие от "самооборонцев", которые могли просто так палить из автоматов в асфальт, не думая, что может отрикошетить; могли избить палками группу российских и иностранных журналистов. В отличие от агрессивных казаков, которые едва-едва пропустили нас в Керчи обратно в Россию; в отличие от других пророссийских активистов, блокировавших украинские части и выдвигавшие странные претензии, мол, "почему описания лекарств в аптеках делаются на украинском языке?" А как иначе, если лекарство произведено в Украине? Ну, словом, бред полнейший...

Юлий Мамчур (со спины). Фото: Вадим Брайдов

Во второй приезд в Крым, во время так называемого "референдума", я уже работал от журнала "Профиль". Был примечательный случай: к нам прибился практикант-журналист из Дании, который хотел снять документальный фильм о том, что "Крым — это исконно русская земля", и вообще был настроен весьма пророссийски. Но когда "самооборона" избила целую группу журналистов, и он тоже попал под этот замес, он кардинально поменял свое мнение. Сказал: "Это не моя война", собрал шмотки и уехал. А когда уже были оглашены результаты "референдума", к нам подошли две местные русские женщины и спросили: "Ребята, а правда, что мы одну задницу на другую поменяли?"

— Затем был Донбасс?

— Затем была поездка в Киев. Были съемки, как проходили президентские выборы в Украине (в мае 2014 года — "Idel.Реалии"), а потом началась антитеррористическая операция (АТО). Я сел в один из последних поездов, который следовал из Киева в Донецк, и отправился на Донбасс, где уже вовсю хозяйничали пророссийские сепаратисты. Снимал и писал для журнала "Профиль", как начиналась АТО в Украине, как начинал жить Донецк под властью сепаратистов. Редакция журнала, кстати, сильно рисковала, публикуя мои тексты, но тем не менее давала их без цензуры, ничего не смягчая.

В начале 2015 года я опять очутился на Донбассе — как раз шли ожесточенные бои под Дебальцево. Я перешел российско-украинскую границу незаконно, не получив разрешения со стороны Украины, за что и угодил в базы сайта "Миротворец".

— Как так вышло?

— В ту поездку я опять был простым фрилансером, у меня не было ничьей редакционной поддержки. Была лишь аккредитация, выданная мне пресс-секретарем так называемой "ДНР" за бутылку коньяка. Украинскую аккредитацию от их Минобороны я получать не хотел, чтобы не подвергаться всем известным ограничениям и цензуре при работе. Затем, видимо, списки получивших аккредитацию были "слиты" самими "днровцами" украинцам, и я попал в список "Миротворца" с формулировкой, в том числе, "антиукраинская пропаганда". Это меня удивило больше всего; я до сих пор не понимаю, в чем эта "пропаганда" состояла. Я ведь в основном снимал, как живут жители Донецка, немного — Луганска, снимал последствия боев.

— Что вы можете сказать, если сравнить ваши впечатления от тех событий с нынешними?

— Я иногда, вспоминая те командировки, говорю, что это был своеобразный драйв. Там было столько дикого... Это была война каких-то колхозников, обряженных в "днровскую" форму, которых то скрыто, то открыто поддерживали российские военные. Мы [журналисты] смотрели на все это, как на бред, как на какую-то фантасмагорию. Как будто ожили герои книг Владимира Сорокина "День опричника" и так далее. Слышать их рассуждения о "светлом будущем без Украины", о том, что "русские всех спасут". Ещё это выглядело, как будто [Эдуард] Лимонов, наконец, смог навязать свои идеи о "Новороссии" широким массам.

Да, всё это выглядело забавно, но только до первых боев и обстрелов. После первых жертв этот бред стал страшным. И тогда мы уже плакали, видя убитых. Самое большое впечатление на меня произвела картина, которая мне до сих пор снится, — лежавший в разрушенной избе убитый украинский военный, над которым висели рисунки украинских детей со словами: "Папа, возвращайся!" Я не смог сделать снимок, просто не смог нажать на затвор фотоаппарата. А нынешняя война — это вообще безумие.

— Как у военного корреспондента у вас есть какие-то прогнозы, как будут разворачиваться ближайшие события в Украине?

— Очевидно, что в Украине, к сожалению, артобстрелами и бомбежками будет уничтожено много городов, очень много инфраструктуры. Чертова туча денег понадобится, чтобы все это восстановить. Но я вижу, как европейские институции уже разрабатывают различные проекты восстановления Украины. Жизнь там непременно возродится.

Вадим Брайдов

В военном же плане ход ближайших событий будет зависеть от поставок Западом оружия, это очевидно. Эта война, прежде всего, — артиллерийская, как и семь-восемь лет назад. Когда я был на Донбассе, я видел, как идут артиллерийские дуэли, и как много от них зависит. Россия ведь так и воюет: единственное, что она умеет — заливать города артогнем. А арты у нее много.

В долгосрочном же плане я сильно опасаюсь, что Россия будет замораживать этот конфликт, и что Запад это примет. Путин как истинный наследник советских вождей — мастер по замораживанию конфликтов, чтобы потом извлекать из этого долготекущую выгоду. И это сильно затормозит развитие Украины как современного, демократического, европейского государства.

"МЫ СКАЗАЛИ СЕБЕ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕ ХОТИМ ИМЕТЬ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ЭТИМ РЕЖИМОМ"

— Как для вас началась нынешняя война?

— В ту ночь я работал допоздна, планировал встать на следующий день в десять утра, но уже в восемь меня разбудила жена и сказала, что война, которую мы все ожидали и в которую не хотели верить, началась. И с этого момента мы сказали себе, что больше не хотим иметь ничего общего с этим режимом.

— С того момента вы решили уехать?

— Да, но до отъезда прошло еще больше месяца. Я еще пытался как-то работать, хотя было видно, что с каждым днем это становится всё невозможнее. С одной стороны, ты сталкиваешься с жутким давлением со стороны государства, с другой — люди всё чаще стали отказываться сниматься на камеру. А фотожурналистика — это всегда работа в поле. Поэтому фотокорреспондент, как и видеооператор, — это самые уязвимые из журналистов, я считаю.

Словом, весь март я сидел почти без работы, хватался за голову, читая новости, и не очень понимал, что мне делать. Один раз снимал фоторепортаж для издания "Вот так", когда мы с корреспондентами ездили по республике, готовя публикации о том, как в селах прощаются с первыми погибшими в Украине военнослужащими. Я также решил снимать антивоенные пикеты в Уфе, но на первом же моем выходе всё и закончилось. 6 марта я пришел к концертному залу "Башкортостан" на улице Ленина, где должен был состояться массовый антивоенный пикет. Я только достал камеру, как мне в лицо прилетели две полицейские ксивы. Нас всех забрали, у всех взяли паспортные данные, образцы отпечатки пальцев не только рук, но и ног, даже образцы слюны; затем выписали всем по предупреждению и отпустили.

Через пару недель, когда мы сидели дома у моей мамы и спорили с ней, обсуждая наш возможный отъезд из России, мне позвонил новый хозяин моей старой квартиры и сообщил, что меня искала полиция. Это для мамы оказалось последним аргументом за отъезд, а моя жена, Юля, поддерживала меня с первых дней. И 2 апреля мы сели на самолет до Минеральных Вод, а дальше был Стамбул.

Вадим Брайдов

— Почему вы выбрали Турцию?

— Выбор был обусловлен тем, что я не очень доверяю странам СНГ в плане безопасности, особенно тем, где находятся российские войска. Армения, к сожалению, — как раз такая страна, хотя возможность поехать туда была. Была также возможность перебраться в Грузию, но она быстро оказалась переполненной россиянами, там сильно взлетели цены на жилье и вообще на жизнь. Я все же ехал с семьей, с ребенком — и мне показалось, что Турция именно такое тихое, цивилизованное, подходящее для нас место. Сперва мы прилетели в Стамбул, но он тоже оказался переполненным эмигрантами и к тому же слишком шумным. Какое-то время мы побыли в Бурсе (город в анатолийской части Турции), а затем перебрались в Анталью.

— Какие трудности вас встретили при обустройстве на новом месте?

— В общем-то, скажу, что обосновались мы здесь неплохо. Конечно, цены на аренду жилья из-за дикой инфляции в Турции и наплыва россиян взлетели где-то в четыре раза, но нам повезло найти квартиру по приемлемой цене; конечно, не в русском районе города. Некоторые трудности возникли и из-за того, что турки в своем большинстве не знают английского языка, на котором мы предполагали общаться. Но все наладилось, потому что турки очень доброжелательны и всегда будут стараться, чтобы ты их понял, и чтобы они смогли понять тебя. Кроме того, они потрясающе относятся ко всем детям — они их ласкают, дарят сладости, уступают везде лучшие места. Наш ребенок сейчас буквально купается в таком отношении — и нам это очень нравится.

Уровень жизни здесь нас устраивает. Цены на продукты очень маленькие, а сами продукты очень качественные. Каждый день в разных районах города проходят "рынки дня". В нашем районе они проходят по четвергам. И каждый четверг мы берем приобретенную здесь же авоську на колесиках и идем туда за продуктами. Все очень дешево: например, баклажаны — восемь рублей за килограмм. Что касается жилья, то коммунальные услуги несколько дороговаты, но это уравновешивается довольно дешевой стоимостью аренды. И, конечно, здорово, что у нас есть море — оно находится от нас в 15 минутах езды на автобусе, и там есть прекрасный городской пляж.

— Как к жизни в эмиграции приспособилась семья?

— В целом нормально. Жена работает удаленно, она инженер. В бытовом плане мы, конечно, сильно потеряли в комфорте по сравнению с Уфой. Например, чтобы из крана потекла горячая вода, нужно ждать три-четыре минуты. В Уфе мы оба передвигались на машинах, а здесь ездим на автобусе. Вроде тоже неудобство, но на самом деле мы счастливы от этого, так как стали больше двигаться. А ребенок, поскольку ему лишь полтора года и в детский сад ему рано, все время с нами.

— Как у вас сейчас обстоит дело с работой? По-прежнему занимаетесь журналистикой, съемками?

— К сожалению, с работой всё так же неважно, как и в последние месяцы в России. Приходится перебиваться случайными заработками, ну, и еще я получил несколько грантовых поддержек. Сейчас я планирую заниматься удаленным фоторедакторством. У меня есть в этом опыт — я ведь учился у лучших в России фоторедакторов, работая с ними в последние годы.

Я вижу, что и у других моих уехавших из России коллег есть трудности с работой. В первые месяцы массовой эмиграции в нашей среде наблюдалось примечательное явление — все ходили друг к другу в гости и брали друг у друга же интервью, делали первые зарисовки об эмигрантской жизни. Сейчас это закончилось. Кто-то нашел работу, кто-то нет. Очевидно, что многим эмигрантам живется плохо, как бы они ни бодрились в личных разговорах.

Я еще отмечу, что для меня здесь самая большая проблема в том, что я вживую не общаюсь с русскоязычным профессиональным сообществом: ни с журналистами, ни с активистами. Для меня это очень важно, но пока мое общение на политические и профессиональные темы происходит исключительно в интернете. Вживую здесь с людьми приходится говорить про цены на баклажаны... Я понимаю, что Анталья — это город-курорт, и политическая жизнь, в том числе эмигрантская, здесь слабо представлена. Но все же я ищу возможность создать здесь хоть какое-то эмигрантское комьюнити.

— Много ли в Анталье беженцев из Украины? Общаетесь ли вы с ними?

— Пока такое общение не очень налажено, поскольку украинцев-беженцев здесь не так уж много, и акции в поддержку Украины проходят редко. Конечно, в целом в Турции очень много людей, которые поддерживают Украину — выходят на митинги, вывешивают украинские флаги на окнах, собирают гуманитарную помощь. Так, в Стамбуле такие митинги проходят чуть ли не каждый день. В Анталье этого практически нет. Впрочем, в мае в сюда приезжала певица Руслана (Руслана Лыжичко, победительница конкурса "Евровидение-2004"). Она дала концерт в пользу детей-сирот, эвакуированных из детских домов Мариуполя и других украинских городов. Я снимал этот концерт, это было очень мощно. После я написал в украинский фонд, который организовывал релокацию детей, о том, что хотел бы у них волонтерить, снимать детей, рассказывать их истории. Но эта затея ничем, к сожалению, не закончилась.

"ХОЧУ ВЕРНУТЬСЯ В РОССИЮ, КОТОРАЯ БУДЕТ ЗАМАЛИВАТЬ СВОИ ГРЕХИ"

— Какие у вас планы на будущее? Останетесь в Турции на какое-то продолжительное время?

— Нет, оставаться здесь на продолжительное время не хотелось бы. Как только появится возможность куда-то уехать, мы это сделаем. Думаю, поедем в Европу, я все же европейский человек. Вместе с тем я хотел бы продолжать работать на независимые российские издания, поскольку остаюсь российским журналистом. Если, к примеру, у меня сейчас нет возможности ехать в Читу или Барнаул, то я хотел бы получать оттуда фотографии дистанционно и верстать их в текст. Пусть это прозвучит не очень популярно, но я — россиянин, я работал в российском поле и остаюсь в нем. И никакое другое поле меня сейчас не интересует. Даже в разрезе украинских событий меня интересует прежде всего Россия, а не Украина. Поясню, чтобы не быть недопонятым — я понимаю, что Украине сейчас очень плохо, но это "плохо" ей делает именно моя страна, Россия. И в этом аспекте она [Россия] и в профессиональном, и в этическом плане интересует меня больше всего.

— Планируете ли вы вернуться в Россию?

— На самом деле я хотел вернуться туда уже в этом году, причем один, сперва устроив семью в Турции. Но когда я сообщил об этих планах жене, она заплакала и сказала, что это невозможно. И я понял, что этого делать нельзя. Тем более, что всем видно — в России репрессии в ближайшее время будут только возрастать. Путин же всегда бил своих, чтобы чужие боялись. Правда, свои-то боятся, а вот чужие — не очень.

Вместе с тем хочу сказать, что я не уехал из России насовсем. Я просто не мыслю себя в окончательной эмиграции и хочу вернуться в такую Россию, которая будет замаливать свои грехи. Не знаю сейчас, когда это будет. И, конечно, я помню о судьбе белой эмиграции, "философского парохода" и так далее. Они тоже думали, что уезжают лишь на какое-то время, что Советы — это не навсегда. Мало кто из них потом вернулся...

— Одолевает ли вас тоска по родине? Как вы ее преодолеваете?

— Конечно, временами одолевает — по родным, друзьям, коллегам, соседям, по уфимским дворам, улицам. Как преодолеваем? Сглатываем, как сглатывают слезы. Читаем с Юлей друг другу новости на кухне, ругаем российские власти, а потом мечтаем, как когда-нибудь вернемся домой, купим свой дом под Уфой...

Я думаю, что людям, оставшимся в России, еще тяжелее, чем нам. Они находятся вообще в ужасном эмоциональном состоянии, они испытывают горе, ужас, обиду на судьбу и еще целый комплекс негативных чувств. Я думаю, в мире мало кто понимает, что Россия находится в той же оккупации, что и другие страны, находится в руках злых людей, которые не позволяют нам вернуться. Эта война — какое-то безумие, которое всех нас лишило родины, в том числе и тех, кто остался в России.

СПРАВКА: Российское полномасштабное военное вторжение в Украину продолжается с утра 24 февраля. Российские войска наносят авиаудары по ключевым объектам военной и гражданской инфраструктуры, разрушая аэродромы, воинские части, нефтебазы, заправки, церкви, школы и больницы. Обстрелы жилых районов ведутся с использованием артиллерии, реактивных систем залпового огня и баллистических ракет.

Ряд западных стран, включая США и страны ЕС, ужесточил санкции в отношении России и осудили российские военные действия в Украине.

Россия отрицает, что ведет против Украины захватническую войну на ее территории и называет это «специальной операцией», которая имеет целью «демилитаризацию и денацификацию».

Роскомнадзор пытается заблокировать доступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d3c11l8t5r2z4n.cloudfront.net/ ​Также следите за основными новостями в Telegram, Instagram и Viber Крым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.

Аннексия Крыма Россией

В феврале 2014 года вооруженные люди в форме без опознавательных знаков захватили здание Верховной Рады АРК, Совета министров АРК, а также симферопольский аэропорт, Керченскую паромную переправу, другие стратегические объекты, а также блокировали действия украинских войск. Российские власти поначалу отказывались признавать, что эти вооруженные люди являются военнослужащими российской армии. Позже президент России Владимир Путин признал, что это были российские военные.

16 марта 2014 года на территории Крыма и Севастополя прошел непризнанный большинством стран мира «референдум» о статусе полуострова, по результатам которого Россия включила Крым в свой состав. Ни Украина, ни Европейский союз, ни США не признали результаты голосования на «референдуме». Президент России Владимир Путин 18 марта объявил о «присоединении» Крыма к России.

Международные организации признали оккупацию и аннексию Крыма незаконными и осудили действия России. Страны Запада ввели экономические санкции. Россия отрицает аннексию полуострова и называет это «восстановлением исторической справедливости». Верховная Рада Украины официально объявила датой начала временной оккупации Крыма и Севастополя Россией 20 февраля 2014 года.