История одного ареста в Крыму

Когда российские силовики проводили обыск у Марлена Мустафаева, Осман Арифмеметов вместе с другими крымскими татарами пришел к дому активиста. Арифмеметов снимал видео происходящего на планшет. Его вместе с еще девятью крымчанами схватили и увезли в отделение полиции. О том, как Осман прожил эти пять суток, он рассказал Крым.Реалии.

Задержание

21 февраля 2017 года я находился на улице Сиреневой (Каменские дачи «Коллективные сады», Симферополь). Я осуществлял видеозапись действий правоохранительных органов на свой планшет. На видео видно, что я хотел пройти через оцепление ОМОНа, однако мне запретили это сделать. После я увидел, как подошло очень много полицейских, которые заменили ОМОН в оцеплении. С улицы Сиреневой выходила женщина с двумя детьми. Полицейские, стоящие в оцеплении, отказались ее пропустить. Пропустили лишь после многократных требований со стороны граждан.

Пришел человек с громкоговорителем и начал что-то говорить. Я увидел, как ребята начали расходиться, и тут прозвучала команда со стороны скопившихся ОМОНовцев: «Работаем, работаем». Сотрудник ОМОНа заломал мою руку так, что чуть не выпал мой планшет, на который я осуществлял видеозапись. Подвели меня к микроавтобусу, и там человек в полицейской форме начал засовывать свои руки в мои карманы, так что у меня выпали деньги. Я крикнул: «Воруете!» – и тут же мне вернули деньги.

Уже потом, общаясь с юристами, я выяснил, что это был личный досмотр, который был осуществлен не в соответствии с законом. У меня забрали планшет. Потребовал составить протокол изъятия, но это требование было проигнорировано. Завели в микроавтобус. Передали мой планшет девушке в гражданском и в очках, которая постоянно нас снимала на камеру. В микроавтобусе я несколько раз потребовал составить протокол изъятия. Но мне сказали, что составят протокол в райотделе. В микроавтобусе я слышал, как Валид агъа (Валерий Григорь) требовал вернуть очки. Лицо его было бледным, он прищуривал глаза. Я посмотрел время – было 10:33.

В райотделе

Нас доставили в райотдел. На входе хотели меня сфотографировать. Я заявил об отказе и сказал, что имею на это право. Человек в штатском (рыжий, худой, среднего роста) приказал человеку с фотоаппаратом меня сфотографировать. Тот ему ответил, что уже сделал это. То есть меня сфотографировали без моего ведома и согласия. Повели меня куда-то на второй этаж. Сотрудники полиции приступили к подготовке снятия отпечатков пальцев, взятию слюны и другим процедурам. Мои права зачитаны мне не были.

Один из сотрудников потребовал назвать мои ФИО. Я произнес свои ФИО. Когда он потребовал дату рождения, я отказался называть, сославшись на то, что имею право молчать. Сообщил полицейским о том, что отказываюсь давать отпечатки пальцев и слюну. Сотрудник полиции сказал, что меня сюда уже доставили и я не имею права молчать и отказываться от процедур. Созвонившись с юристами, понял, что сотрудник меня обманул. Мои отказы начали раздражать других сотрудников. Больше всех отличился Эльдар Шабанов, который кричал на меня и махал своим указательным пальцем. Полицейские говорили: «Что ты здесь умничаешь? Адвокаты сами ничего не знают».

Подошла капитан Ольга Кравчук, начала составлять протокол задержания. На ее вопросы отвечать отказался, что вызвало ее гнев. Когда меня позвали подписать протокол, я его тщательно прочитал, заметил, что время указано было – 11:30, и уже заполнены были поля, где указано было, что я отказываюсь от переводчика. Указал на это капитану, она проигнорировала. Заметил, что протокол был заполнен неграмотно – капитан написала, что Арифмеметов О.С. нарушал общественный порядок (вместо Арифмеметов О.Ф.).

Позвонил юристу. На мой вопрос о подписывании протокола юрист проинформировал меня о моем праве оставить замечания в протоколе и спросил, зачитали ли мне мои права. Я ответил, что мне никто не зачитывал мои права. Это услышала капитан Кравчук и начала нервно рассказывать мои права. Этим самым она мне мешала консультироваться с юристом. Подписать протокол я отказался и оставил замечание: «С протоколом не согласен. Буду обжаловать. Мои права не были зачитаны до составления протокола. Предоставить ли мне переводчика, меня не спрашивали».

Капитан Кравчук проводила меня на первый этаж. Тут я увидел свой планшет. После того, как капитан Кравчук составила протокол об изъятии, я согласился подписать, но после того как оставлю замечания. Капитан снова начала нервничать, говорила: подписывай, подписывай, подписывай, чем оказывала на меня давление, чтобы я не оставлял свои замечания. Я ее спросил: «Почему вы нервничаете? Я же делаю все по закону. Вы же защитники закона, значит должны любить то, что я делаю». В итоге мне дали возможность оставить замечания. На копии протокола об изъятии, предоставленного мне, не было видно моей росписи и части замечаний. Я указал капитану на это и сказал: «Вот такое вот у вас халатное отношение к документам». Планшет запечатали.

В микроавтобусе возле здания суда

Валид агъа (Григорь Валерий) был все еще бледный и с трудом разговаривал. Нам приходилось несколько раз говорить полицейским о желании сходить в туалет. Мы попросили предоставить место для молитвы. Сотрудник полиции Михаил Полянский сказал нам, что места нет. Я у него спросил, понимает ли он, что нарушает конституцию России о свободе вероисповедания. Полянский ответил: «Да, понимаю».

В суде

Время было – около 10-11 ночи. Киевский районный суд. Дело рассматривал судья Виктор Можелянский. Я потребовал переводчика. Мне его предоставили. Дальше говорил на родном крымскотатарском языке. Потребовал отстранить свидетелей из числа сотрудников полиции. Можелянский проигнорировал мое требование и сказал: «Вопросы есть?». Выслушали сотрудницу полиции, вызванную в качестве свидетеля. Следующим свидетелем был Юнус Авамилев – также действующий сотрудник полиции. Когда мне дали слово, я стал задавать вопросы Авамилеву.

– По каким улицам ездили машины?

– По всем.

(Я точно помню, что не проезжало ни одного автомобиля, кроме джипа, в котором сидел офицер полиции. И даже этот автомобиль не заезжал на улицу Сиреневую – там, где я стоял и, по утверждению свидетелей, мешал проезжать транспорту. Кстати, на апелляции я ознакомился с протоколом судебного заседания и заметил, что ответ на мой вопрос у Авамилева записан совсем другой. Написано было: «на ул. Сиреневой»).

– Где я стоял?

– Среди граждан.

– В каком конкретно месте улицы я стоял: с левой или с правой стороны, либо по середине?

– Не помню.

Мой защитник предупредил Авамилева о даче ложных показаний. Можелянский резко отреагировал и запретил о чем-либо предупреждать.

Уже на апелляции я увидел, что суд вынес мне постановление в 22:15.

После этого меня отвезли в райотдел, где нам «откатали пальцы». Смыть руки не дали возможности, пришлось воспользоваться песком.

В спецприемнике

Было около трех часов ночи. Двое полицейских завели меня в спецприемник. Потребовал от дежурного предоставить мне телефон, чтобы позвонить юристу и родным. Один из полицейских, видимо, злой на меня за то, что я так долго его задержал на работе, и он не смог попасть домой, сказал: «Свой телефон надо иметь».

– У меня батарейка села, пока я звонил адвокатам.

– А тебе еще пять суток сидеть.

– Я знаю, сколько мне сидеть. Причем тут пять суток и телефон? Вы обязаны мне предоставить телефон. Почему вы все обманываете?

Дежурный Нусрет Мамедалиев сказал: «Мы тебе не можем дать такой возможности».

Обращаясь к полицейскому, дежурный спросил, какое время написать. Тот ответил: 23:30.

Спросили, болел ли я гепатитом, желтухой или ВИЧ. Я ответил, что у меня нет и не было таких заболеваний.

Мне подали бумагу, которую я должен был подписать. Там было написано о моих правах. О том, что я имею прав получать пищу, лекарства и соблюдать свои религиозные потребности. Я спросил: «Тут написано, что я могу соблюдать свою религию. Будет ли это удовлетворено в еде? Мне свинину нельзя». Дежурный ответил: «Да у нас тут мяса почти не бывает».

Велели снять все шнурки и повели в комнату осмотра. Помощник дежурного потребовал раздеться до трусов. Я оголил свой торс, а снять спортивные брюки отказался. Сотрудник, осматривающий меня, сказал:

– Ты обязан раздеться до трусов.

– Я только что подписал бумагу, где мне гарантировали права на соблюдение моей религии.

– И что? По религии нельзя?

– От пупка до колен включительно – это срамные места, в соответствии с канонами ислама, их запрещено показывать.

На крики прибежал дежурный, поинтересовался, в чем дело. Помощник дежурного ушел. Дальше разговор шел с дежурным Мамедаливевым.

– Почему ты не раздеваешься?

– Религия запрещает снимать штаны. Насильно будете снимать?

– Какая религия? О чем ты тут?

– Ислам. Моя и ваша религия.

– Что ты тут устраиваешь! С утра утроил (намекая на обыск у Марлена Мустафаева, значит был в курсе событий) и сейчас тут устраиваешь!

– А как еще бороться за справедливость?

– Чего? О чем ты вообще говоришь?

Мамедалиев ушел и вернулся с металлодетектором. Брюки не снял – прошелся по ним металлодетектором.

Видимо, в отместку за отстаивание прав, дежурный Мамедалиев меня отправил в пятую камеру, где уже находился один «хулиган». Я зашел. Этот человек спросил меня, болен ли я гепатитом или ВИЧ. Я ответил, что не болен. Он удивился и спросил, почему тогда меня сюда завели. Тогда я у него поинтересовался, болен ли он. Он ответил, что болен гепатитом C, а до меня в камере сидел человек, больной гепатитом B и C. Этот человек сам сообщил мне, что у него кровоточат десны.

С утра на обход пришел начальник всех дежурств, потребовали раздеться до трусов, я оголил лишь торс. Начальник спросил: «Вы тоже верующий?»

Я сказал: «Да».

Он ответил: «Вы имеете на это право». После этого проблем с брюками не было.

Днем я потребовал стаканчики. Объяснил, что у человека кровоточат десны и он болен гепатитом. Мне сказали: «Не положено».

На следующий день, когда поменялась смена, я еще раз потребовал стаканы, и мне их предоставили. Видимо, понятливый человек попался.

Я интересовался у дежурного, почему меня поместили в камеру с больным гепатитом и законно ли это. Дежурный ответил, что все законно.

В спецприемнике у нас сняли отпечатки подошвы нашей обуви. Проконсультироваться с юристом о законности данной процедуры не мог. 5 суток я не связывался с адвокатами и родными. На протяжении нахождения в камере я регулярно требовал позвонить, мне все время отказывали.

Прогуливаться давали 15-20 минут. После прогулки, когда заходил в камеру, сразу в лицо била пропитанная вонью духота. Гигиена в помещении оставляла желать лучшего. Молиться не запрещали, но я не мог определять время молитвы. Из пяти суток постился три дня. С определением времени разговения также были проблемы. В субботу предложили искупаться – я побрезговал, решил потерпеть до дома.

По прошествии пяти суток и тринадцати часов после моего задержания меня выпустили в 23:30. Приятно и неожиданно удивили мои родственники, знакомые и братья по вере, которые собрались встречать меня возле спецприемника.